Рекордная жара, засуха и пожары в Великобритании и других европейских странах, аномальная теплая осень в этом году заставили даже самых закоренелых скептиков задуматься о реальности климатического кризиса, от которой все сложнее прятаться под одеялом. Стремительное подорожание энергоносителей тем временем наносит удары не только по сбережениям британцев, но и по только вступающей в действие зеленой повестке — достижению углеродной нейтральности. Даже король Карл III, ее давнишний защитник, был вынужден воздержаться от участия в климатическом форуме COP27, который должен пройти в ноябре. Поедет ли на него Риши Сунак — пока неизвестно, хотя премьер уже объявлял о своем неучастии в COP27, но, возможно, изменит свое мнение под давлением соратников по партии.
Молодой экоактивист с российскими корнями Дэн Макмилен-Воскобойник, выпускник Кембриджа, автор пронзительной экопоэтической книги «The Memory We Could Be: Overcoming Fear to Create Our Ecological Future», рассказал «Коммерсанту UK», почему человечество оказалось в таком глубоком экологическом кризисе и что делать, чтобы из него выбраться.
— Почему, для кого и когда вы написали книгу?
— Экология не была для меня какой-то отдельной, оторванной от жизни темой. Я уже больше десяти лет работаю в экологическом правозащитном движении (в разных организациях и странах, от Англии до Аргентины). Начинал я с более официальных и крупных организаций, занимался экологической наукой, и меня поразило, что в обществе есть огромная дистанцированность от экологической темы. Мейнстримное представление об экологическом движении — то, что это маленькая, маргинальная часть общества, которой просто нравится делать ресайклинг, такие современные хиппи. Для меня экологическое движение выдвигает определенные парадигмы, намного более глубокий взгляд на мир, а также оценку всего общества. Экология везде: мы не можем жить без отношений. И первый принцип экологии в том, что качество отношений влияет на качество жизни, просто на очень глобальном уровне. Книгу «The Memory We Could Be» я написал в просветительских целях. Большинство все еще не понимает, что экология — это о них самих, а не что-то далекое, и в особенности это касается климата. А еще я стремился написать текст, который было бы легко читать: у обыкновенного человека нет времени читать научные труды и разбираться в климатических докладах, а я хотел все объяснить простым языком, даже поэтичным.
— Как бы вы описали отношение современного человека к природе (если проводить аналогию с семейными отношениями)? Это абьюзивный подросток, который избивает мать и у нее же берет все, что необходимо ему для жизни? Каков диагноз?
— На самом деле все не совсем так. Диагноз — полный разрыв, отсутствие связи (disconnection). Хуже всего — многие не понимают (или не замечают), что мы являемся частью более широкой паутины жизни, сети экологических отношений. И это происходит из-за того, как мы воспитаны. Мы думаем, будто природа — это что-то отдельное, что-то далекое, что нужно сохранять или защищать, но не осознаем ее частью себя. Для меня очень важно показать людям: мы и все, что мы делаем,— часть природы, и очень важно преодолеть этот разрыв. Вред, который мы причиняем природе,— это в первую очередь вред, который мы причиняем самим себе. Экологические активисты — часто из богатых западных стран — рассказывают дистанционные истории: где-то в Амазонии или Сибири случился кризис, давайте что-то делать. Но экология — это смотровое стекло, которое можно использовать для наблюдения за всем миром в разных масштабах, начиная с нашего собственного организма. Наше тело и есть природа — этот сложнейший комплекс, начинающийся с клеток и бактерий. И для выживания нам необходимы очень многие вещи: еда, вода, воздух, территории,— мы не живем в пустоте, а состоим в отношениях.
— Почему так много людей утверждают, что любят природу, покупают дачи и коттеджи у лесов и озер, но убеждены, что невозможно жить без нефти и газа? По их мнению, нефтяная и газовая экономика — это как капитализм, лучшее из худшего, и другого варианта нет. Их раздражает Грета Тунберг и так называемое зеленое лобби, которое, кроме прочего, упрекают в желании обогащения. Что бы вы сказали тем, кто стоит на такой позиции?
— Проблема в том, что в мире пока нет всеобщей экологической повестки. А мир у нас очень сложный: он даже не сложнее, чем мы думаем,— он сложнее, чем мы можем представить. Как множественны экологические системы, так множественны и наши политические экологии. Cуществует множество разных позиций. Я не могу защищать или представлять всех, кто называет себя экологами: экология — это разнообразный мир. Мы не можем сказать, что все экологи думают одинаково и все их мнения основаны на научно подтвержденных исследованиях. Когда люди думают, что имеется коммерческий интерес, они правы: конечно, он есть. Многие бренды, старающиеся показать, что они поддерживают зеленые идеи и что они за устойчивость, занимаются гринвошингом (green washing). Но в то же время самые прибыльные индустрии в человеческой истории все равно связаны с добычей угля, нефти и газа.
Последние пять столетий власть была напрямую связана с загрязнениями. Если посмотреть на то, какие страны сегодня самые богатые,— это именно те, которые произвели больше всего загрязнений за последние века. Есть связь между индустриализацией, колонизацией, загрязнениями и богатством. Когда люди обвиняют во всех экологических кризисах Китай, стоит помнить, что Китай — это своего рода кухня мира, и за последние 20–25 лет туда было отправлено много отходов из Европы, в том числе из Великобритании. Китайская экономика тоже производит множество отходов, но со стороны представителей западных стран несправедливо винить одних китайцев в мировом загрязнении. Многие грязные индустрии из Европы были перемещены в Китай, так что нужно разделять эту ответственность. Выбросы от производства кофе, который мы сейчас пьем в кафе в Лондоне, обычно учитываются как выбросы во Вьетнаме, Колумбии или Бразилии. Легко показать пальцем на развивающиеся страны и свалить на них всю вину. Однако средний житель Индии производит в несколько раз меньше отходов и выбросов, чем житель Великобритании. Загрязнений от обитателя Мали в три сотни раз меньше, чем от рядового американца. Нельзя даже сравнивать!
Нам нужно искать в истории ответ на вопрос, почему мы оказались в такой ситуации,— и в первую очередь он скрывается в колониальной истории. Многих людей это действительно удивляет, потому что медиа рассказывают не о том; все знают, что мы в кризисе, что у нас катастрофа, но никто не объясняет, как мы в этот кризис попали. Без исторического понимания климатического кризиса люди теряют представление о масштабах проблемы и считают, что микроиндивидуальных решений может быть достаточно. Люди думают, что для его преодоления они должны перерабатывать отходы, становиться вегетарианцами, выключать свет, но так они обращают внимание на настоящее, исключая влияние прошлого. Никто не старается фокусироваться на политической повестке, потому что тогда и Запад выглядит не лучшим образом. Статус-кво, наш неэкологичный способ жизни, нормализован: мы считаем нормальным интенсивное использование электричества и автомобилей, бесконечное потребление. Мир мог быть организован множеством различных способов, но мы пришли именно к этому способу, который поддерживается последние 150 лет. Нам сложно представить что-то иное. Но нам нужно представить что-то другое, потому что от поиска вариантов зависит хотя бы продолжительность нашей жизни. Если бы не было загрязнений, люди могли бы жить гораздо дольше. Например, почти у половины школьников в Нью-Дели развивается поражение легких из-за загрязнения воздуха.
— А как насчет широкого распространения ментальных отклонений среди детей, например аутистических расстройств, гиперактивности? Многие ученые также связывают это с плохой экологией промышленных городов.
— Я не эпидемиолог, но есть исследования, которые показывают, что загрязнение окружающей среды влияет на многие функции организма и что есть связь между загрязнением окружающей среды и неврологическими и респираторными проблемами. В одной книге-исследовании («Воспаленные» Рупы Марии и Раджа Пателя) воспалительные процессы в теле (например, развитие раковых клеток) сравниваются с воспалением мира, многочисленными лесными пожарами, которые происходят прямо сейчас. Это очень верное и красивое сравнение. Обычно, когда мы думаем о здоровье, нам кажется, что оно зависит от нашего образа жизни и предпочтений; но мы живем в обществе. Я не выбираю дышать грязным воздухом городов — у меня нет другого выбора. Так что нам нужно принимать общие решения по этому поводу. Мы должны противостоять, как говорит Кавиан Куласабанатан, системам болезни. Врачи часто говорят, что здоровье начинается дома: если вы живете в здании с хорошей вентиляцией, отоплением, хорошей кроватью, если у вас есть деньги на лекарства и высококачественное медицинское обслуживание, то ваше здоровье определенно будет крепче, чем у тех, кто проживает в сыром и холодном жилье, спит на полу и лечится как придется.
— Недавно в новостях как раз прозвучало, что главная причина легочных заболеваний в Великобритании — это плохая вентиляция жилых помещений.
— Так и есть. Экологи как раз рассматривают все эти связи. Например, благополучие вашего дома зависит от множества вещей: от качества жилья, от вашей зарплаты, от стресса, который вы испытываете. Вот почему я начал с того, что первая экологическая система — это тело. Территория — это наше второе тело. В многих культурах просто нет этого понимания.
— Мне вспоминается одна известная цитата, кажется, из Мичурина, который много экспериментировал с селекцией: «Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача». Это потребительское отношение, но ведь Советский Союз не был капиталистическим государством. Как вы объясняете, что такое отношение распространилось повсеместно?
— Такая форма мышления называется «экстрактивизм», и согласно ему природа — это ресурс. Надо этот ресурс оптимизировать, эксплуатировать, и чем больше, тем лучше. Советская власть конкурировала с капиталистическим миром, ей важно было показать, что в СССР могут все сделать намного быстрее, чем там. Опять очевидна связь между эксплуатацией природы и человека: люди, которые содержались в исправительных лагерях, постоянно работали.
— А как и почему вообще зародилось экологическое движение, если государствам это было невыгодно? Потому что произошел переход к информационному обществу? Что дало возможность ему возникнуть?
— Обычный ответ мейнстримных экологов таков: это началось сто лет назад, на Западе, в США и Великобритании, когда некие продвинутые личности начали задумываться: какой ужас, мы загрязняем мир! Я не согласен с такой идеей. Все дело в активации биокультурной памяти. Человечеству сотни тысяч лет, и за эти тысячелетия у него накопилась память о том, как жить на разных территориях и как выживать в особенно экстремальных условиях. Например, то, как коренные народы смогли устроить жизнь на Чукотке,— это социальное и культурное наследие. Принято думать, что человечество — враг природы, везде, где ступает нога человека, он все уничтожает. Но это неверно. Существует много исследований — Амазонии, например, которая сейчас является самым биоразнообразным регионом планеты,— насчет того, как природная среда изменялась под воздействием человека. Можно взять карту и найти на ней регионы с самым большим лингвистическим и культурным разнообразием, а затем взять такую же карту и найти на ней места, отличающиеся наибольшим биоразнообразием: Австралия, Колумбия, Конго, Бразилия, Россия. Люди считают, что для природы лучше всего ее защищать, создавая национальные парки, заповедники, которые никто не будет посещать. Но самые защищенные леса в мире — это те леса, где живут коренные народы, потому что местные знают, как питать землю, на которой они живут. За последние века во многих странах была политика репрессий по отношению к коренным народам, но сейчас ученые понимают, что знания коренных народов — как раз то, что может нас спасти. Люди, которые лучше всех знают, как сохранять баланс территорий, не только сохранили эту природу, но и улучшили ее.
— Может, численность коренных народов просто слишком мала, поэтому они не могут ничего испортить в силу незначительности популяции?
— По факту 5% населения Земли — это коренные народы. На их территориях находятся 25% мировых экосистем и 80% мирового биоразнообразия. Конечно, причислять все коренные народы к одной категории бессмысленно, это плюралистические сообщества с разнообразными традициями. Но знания и учения этих сообществ бесценны, особенно в данный момент. Все мы знаем слово «табу». На территории Фиджи было запрещено ловить рыбу там, где она нерестится, и такие места назывались «табу». Сейчас мы понимаем под табу некие ограничения, и экология тоже связана с определенными ограничениями. Мы же живем в обществе, где у нас есть возможность делать все. Но ограничения не являются негативными: они позволяют нам процветать, быть творческими.
— А какие табу нужны в первую очередь? Какие бы ввели вы, например став премьер-министром Великобритании? Или какие табу люди могут сами себе назначить?
— Сам этот вопрос — что я лично могу сделать? — подразумевает множество ответов. Конечно, ты сам по себе можешь сделать очень немногое. Но можно задаться другим вопросом: что мы можем сделать вместе? А ведь мы живем в очень индивидуализированном мире, где нам отовсюду говорят, что все зависит от нас, от меня. Но спасать планету можно только коллективно. Нужны системы ограничений. Очень важен, например, рабочий день. Раньше люди работали семь дней в неделю, без праздников, потом рабочая неделя сократилась до шести дней, потом до пяти. Сейчас люди часто обсуждают необходимость перехода на четырехдневную рабочую неделю, и у этого есть масса экологических преимуществ. Мы должны понимать, что время действительно важно. Например, для снижения углеродного следа лучше путешествовать поездом, а не самолетом, хотя по времени получается дольше. Однако если у человека будет больше свободного времени, он уже сможет сделать выбор в пользу поезда. В обществе, где высвобождено много времени, люди смогут проводить больше времени с семьей, друзьями, заниматься спортом, творчеством. Сейчас общество организовано таким образом, чтобы максимизировать рабочее время и производство, а эти вещи гораздо менее важны. Увеличение свободного времени поможет людям делать что-то экологически значимое — пойти и посадить дерево, допустим. Простой пример: если у тебя не хватает времени, ты пойдешь в ресторан и купишь блюдо навынос в пластиковом контейнере, но если у тебя будет свободен целый день, то ты приготовишь себе ужин дома. Чем больше у нас времени, тем больше возможностей принимать решения, учиться, читать, жить и делать многие другие вещи. Второе табу — использование ископаемого топлива.
— Сейчас во многих странах — в Великобритании, Германии — вводят в действие вышедшие из использования угольные электростанции. Вроде бы только недавно зародилась эта зеленая повестка, было много разговоров о достижении углеродной нейтральности, но сейчас из-за военных действий на территории Украины все огромными темпами откатывается назад. Что вы думаете по этому поводу?
— Ископаемое топливо — недемократичная форма энергии. Это концентрированная форма власти, хаотично распределенная по миру. Благодаря ему у России, Катара, Эмиратов так много влияния, но это геологическая случайность, которая, кстати, мало помогает развитию страны. Ископаемое топливо — это, по сути, очень быстрые деньги. Само по себе оно порождает коррупцию. Реформировать энергетическую систему надо по многим причинам: климатическим, антивоенным, социальным. Деньги для финансирования войны тоже приходят от продажи ископаемого топлива. Когда мы говорим о новых источниках энергии, мы говорим не только о том, что энергия должна стать чище,— мы говорим о комплексном изменении власти. Современные нефтяные компании — одна из самых влиятельных институций на планете. Я думаю, что до сих пор нет значимых изменений в углеродной нейтральности, потому что с 1970-х годов эти компании получали прибыль в размере 3 млрд долларов в день. Геологи и другие специалисты, работавшие в нефтянке, прекрасно знали о климатических последствиях использования ископаемого топлива еще тогда. В 1970-х об этом говорил главный белорусский климатолог Юрий Будыко. И что сделали нефтяные компании? Они вкладывали и вкладывают деньги в увеличение производства нефти и газа — в два, в три раза. Сейчас мы находимся в очень сложной ситуации перед лицом финансового кризиса. Если мы хотим остаться в живых и сохранить планету, 90% ископаемого топлива вообще не должно быть добыто, оно должно остаться в земле. Но корпорации хотят использовать ресурсы на 100%. Чтобы Земля не прекратила свое существование, большинство этих компаний должно быть упразднено, и это очень сложное решение. Газовое и нефтяное лобби утверждает, что такой шаг нереален, что отойти от ископаемого топлива невозможно. Однако в сложившейся ситуации выбор стоит между бизнесом и уничтожением планеты. Мы в критической ситуации, и нужно придумывать, как выйти из нее. Компании, чье производство или продукт несет риски, обязаны обнародовать эти риски и обсуждать свои действия с обществом. Нефтяные компании знали о вреде, которые наносили климату, с 1950–1960-х годов, но с самого начала вместо того, чтобы как-то повлиять на положение дел, они вкладывали миллионы в пропаганду против климатического движения, поэтому какие-то нововведения были отложены на четыре десятилетия. По сути, они преступники. Люди с огромным влиянием в обществе пришли к своему статусу благодаря загрязнению окружающей среды. И причины, по которым нефтяные компании не переходят на солнечную или ветряную энергию, не в том, что они не знают о ней или не могут перейти на возобновляемые источники, а в том, что такая энергия не принесет аналогичных доходов.
— Осуществим ли вообще переход к возобновляемым источникам? Или просто в какой-то момент из-за ограничения поставок нефти и газа будет нечем обогревать дома и мы вернемся к углю, как в XIX веке?
— Возобновляемые источники энергии не то же самое, что ископаемое топливо. Плюс ископаемого топлива в том, что жечь нефть и газ можно весь день, не останавливаясь. А вот солнце заходит, направление ветров меняется. Я думаю, важно понимать, что возобновляемая энергия требует совершенно новой системы использования ресурсов. Например, некоторые фабрики в ней не смогут работать всю ночь — придется пересмотреть ту модель общества, в которой производство ведется непрерывно, 24 на 7. Экономика должна меняться, какие-то части ее — исчезнуть. Новая система энергетики должна также основываться на большом количестве ограничений. Вертикальная система отношений в энергетике — когда нам приходится закупать энергию у кого-то — напоминает отношения с абьюзивным отцом. Компания может постоянно повышать цены и манипулировать своей монополией на ресурсы. Но в иной энергосистеме каждый человек сможет производить для себя энергию сам, и такой монополии уже не останется. Но мы не сможем тратить неограниченное количество энергии на протяжении всего дня. Чем-то будет необходимо пожертвовать. Например, перестать требовать мгновенной доставки товаров и непрекращающейся работы сферы услуг и магазинов. Зато в долгосрочной перспективе эти жертвы значительно улучшат наше качество жизни.
— Но как экологическая парадигма может принудить людей, которые привыкли ни в чем себе не отказывать, ограничивать себя? Может, для этого нужно ходить в школы и говорить уже с детьми, чтобы хотя бы следующее поколение смогло что-то изменить и не считало, что ему все должны?
— У нового поколения уже другой взгляд на многие вещи, например на гендер и сексуальность. У них есть и интерес к экологии, но проблема в том, что на Западе общество разобщено и индивидуалистично, каждый живет в свое мире, а коллективная жизнь в последние годы умирает. Как мы можем лично противостоять властным и коррумпированным элитам, которые не думают об экологии?
Экоактивисты знают, что есть альтернатива — безопасное будущее, в котором тоже есть место удовольствиям. Я, например, рассказываю, что мне экология помогла жить намного счастливее. Наша система не работает не только в экологическом смысле, она неэффективна и с точки зрения человеческого счастья. Современных людей трудно назвать счастливыми: немногие из нас живут в гармонии с собой и обществом. Экологичное будущее — то, в котором можно просто жить, достойно работать, но при этом не эксплуатировать себя, не жить в постоянном стрессе и депрессии. Люди счастливы, когда они чувствуют свою причастность к чему-то — в любви или в работе. Связь — это то, что держит нас вместе, и экология также учит нас развивать и сохранять здоровые связи во всех их многочисленных аспектах.
— Как вы оцениваете нежелание Риши Сунака, недавно ставшего премьером Великобритании, участвовать в климатическом саммите COP27, который должен открыться 6 ноября в Шарм-эш-Шейхе?
― Мы находимся в середине непосредственного глобального и катастрофического кризиса, угрожающего всей структуре мира, в котором мы живем. Не считать изменение климата приоритетом — умышленное заблуждение на данном этапе.
