Великобритания — страна великих научных открытий, одна из технологических сверхдержав, в тройке мировых лидеров по научным исследованиям и количеству успешных стартапов. При этом у так называемых обывателей, живущих на родине Исаака Ньютона, Чарльза Дарвина, Александра Флеминга и Стивена Хокинга, точные науки не считаются престижными, а значительную долю британских ученых составляют иностранцы. Что происходит сейчас с британской наукой? Как влияют на академическое сообщество политические события? Как меняются британские студенты? Об этом «Коммерсантъ UK» поговорил с британским ученым, физиком Ильей Купровым.
Илья Купров — член Королевского химического общества, редактор отдела физических наук академического журнала Science Advances, работал и преподавал в Оксфордском университете, сейчас является профессором Саутгемптонского университета. Научные исследования Ильи Купрова сосредоточены в области квантовой теории магнитных процессов и ядерного магнитного резонанса.
— Илья, вы ученый и преподаватель университета с двадцатилетним стажем. Что ваше призвание — наука или преподавание?
— В первую очередь я ученый. Преподавание в Британии — такая наша «крепостная повинность». В СССР разграничивали преподавательские и научно-исследовательские организации, и там карьера зависела от того, какие статьи вы написали, а не от того, как вы студентов учили. В Британии в основном вся научная деятельность — в университетах, которые еще и студентов учат. И чтобы заниматься наукой, приходится преподавать.
— Сфера ваших интересов — квантовая физика, для неспециалиста это что-то очень заумное и сложное. В повседневной жизни люди встречают то, над чем работаете вы с коллегами? Какие открытия в вашей науке произошли за последние годы?
— Мы занимаемся фундаментальной физикой магнитных процессов, которые применяются, в частности, в магнитно-резонансных томографах (MRI). В таких машинах используются огромные сверхпроводящие магниты, стоящие десятки миллионов фунтов. И наша работа помогает сделать эти машины лучше, чувствительнее. Последнюю Нобелевскую премию по этой теме присуждали лет двадцать назад, с тех пор технические усовершенствования улучшили показатели томографов и удешевили их в разы. Примерно так же происходило с развитием электроники: она десятилетиями очень медленно совершенствовалась, а потом произошли революционные прорывы, ставшие возможными благодаря предыдущим маленьким шажкам. В газетах этот процесс не фиксируется, но для науки он принципиально важен.
— В каком состоянии британская наука сейчас?
— В хорошем состоянии, ведь британцы выкачивают таланты из всего мира. В академической системе работает очень много иностранцев, и это самые лучшие специалисты в своих сферах. Так что ученые сильные. Но финансируют нас довольно скудно, государственного финансирования хватает только на важнейшие вещи. На получение грантов (написание заявок и отчетность) приходится тратить огромное количество сил и времени. В Америке дела обстоят чуть лучше, но там ученых давят огромным количеством ненужной бумажной работы. У нас бумаг поменьше, но грант получить труднее. В Германии что-то среднее, у них и денег больше, и бумажной работы.
— Научный процесс в Британии организован иначе, чем в других странах?
— В науке границ никогда не существовало, и научная деятельность давно пришла к некоторому международному стандарту — англосаксонской системе финансирования и обеспечения научной деятельности. В этой системе обеспечение исследовательской работы идет по одному сценарию: в госсовет по научной деятельности подаются заявки на гранты от ученых (групп ученых или больших консорциумов) на проведение научных исследований, эти заявки рассматриваются компетентными комиссиями специалистов, которые принимают решения согласно приоритетам, и финансируют исследования в той мере, в какой им позволяет бюджет. Система обкатана десятилетиями. Мы можем по этому поводу хныкать, но из всех возможных систем она наименее плохая.
— Как «Брексит» повлиял на британскую науку?
— Официальная позиция — стало хуже, но я с ней не согласен, потому что во многих моментах стало лучше. Ученых много лет доставала Еврокомиссия. Когда мы подаем заявку на грант в Британии, местные финансирующие организации требуют всего пару страниц предварительной заявки. Если она проходит конкурс, полная заявка — еще страниц пять текста и страниц пять таблиц. Бумаги очень мало, отчеты писать не нужно, так как отчетность — это опубликованная статья в научном журнале. А вот писанина для грантов в Еврокомиссии просто кафкианский кошмар — сотни страниц на заявку и сотни (я знаю коллег, у которых были тысячи) для отчета. Меня угораздило получить крупный грант Евросоюза, на котором работала команда из восемнадцати лабораторий, находившихся в шести странах, и я был главным, соответственно, отвечал за всю бумажную работу и отчетность. Это была чаша яда, я ее пил как Дамблдор. Озверел под конец — как раз перед референдумом; поэтому я был одним из немногих ученых, кто голосовал за «Брексит».
— А что сейчас происходит в российской науке? Россия исключена из мирового научного процесса?
— Прикладная, инженерная деятельность в РФ всегда обеспечивалась и финансировалась за счет военных исследований, и сейчас она пошла в гору. С инженерной работой в России всегда было все нормально. С фундаментальной наукой ситуация всегда была плохая. Сейчас она ухудшится, потому что ни оборудование, ни материалы, ни компьютеры российским ученым на Западе приобрести невозможно — или очень сложно. Собственное обеспечение необходимым оборудованием и материалами для исследований, например полупроводниками или сверхпроводящими магнитами, нулевое. Фундаментальных исследований в России сейчас очень мало. Я опираюсь на авторство научных статей для публикаций, которые нам присылают в журнал Science Advances: авторов непосредственно из России практически нет. Русских фамилий полно, но они все из других стран мира. Из собственно России за последние пару месяцев я видел, может, пару статей — из нескольких сотен.
— Повлияли ли на британскую академическую среду политические события последних лет? Есть ли здесь предвзятость по отношению к ученым из России, пресловутая культура отмены?
— В научном сообществе нет абсолютно никакого предубеждения к ученым из России. И у российских ученых есть возможность уехать, но проблема в том, что западные страны ввели совершенно неселективные санкции для владельцев российских паспортов. Причем трудности ученым создают не университеты (они-то будут рады; если российские ученые подадут заявку на профессорскую должность, их рассмотрят наравне со всеми), а британское правительство, которое с большой вероятностью откажет в визе. UK Border Agency постоянно закручивает гайки. То есть трудности потенциальным британским ученым создает, по иронии, британское же правительство.
— С такой политикой не повредит ли это британской науке?
— Нет, они будут набирать ученых из других стран, и они все равно будут сюда ехать, преодолевая все препоны. Прорвутся лучшие из лучших. Но русским сейчас усложнили пути въезда по академической части.
— Если бы вы могли выбирать, где жить и заниматься наукой, куда бы поехали?
— В Израиль. В этой стране понимают важность науки, там ее очень хорошо финансируют, осознавая, что хайтек в отсутствие нефти и больших ресурсов — насущная необходимость для выживания современной маленькой страны.
— Расскажите о своем жизненном пути. Как вы попали в науку?
— Мое детство прошло в маленьком поселке Тарко-Сале Ямало-Ненецкого автономного округа, мама была тренером по скалолазанию, отец — геофизиком, работал в геологоразведке. Учился я в школе с углубленным изучением английского языка. Делать в северном городке было нечего, поэтому я все время читал книжки. Внезапно, к удивлению родителей и учителей, выиграл сначала городскую олимпиаду по химии, потом окружную, областную... Как победителя олимпиад, меня пригласили на летний курс Новосибирской физматшколы от Новосибирского университета. К слову, этот университет не относится к министерству образования, он принадлежит Российской академии наук, которая готовит именно научные кадры. Мне было понятно с раннего детства, что я буду ученым. Я автоматически, не прилагая никаких усилий, схватывал научные предметы на лету. Поступил на химфак в НГУ, за четыре года бакалавриата опубликовал две статьи в научных журналах, выиграл две студенческие олимпиады и два Менделеевских конкурса. С этим списком можно было подаваться на любую стипендию в Оксфорд. Подал на стипендию, которая полностью оплачивала все обучение. К собственному удивлению, ее выиграл. В 2002 году я приехал в Англию, через три года защитил диссертацию в области физической химии в оксфордском колледже Корпус-Кристи, опубликовал с этой диссертации одиннадцать статей и получил должность младшего исследователя в колледже Магдалины.
— Вы работаете со студентами уже два десятка лет. Меняются ли они? Какие они, студенты поколения Z?
— Демография студентов полностью отражает изменение состава населения Британии — резко в сторону иммигрантов и детей иммигрантов. Из-за снижения рождаемости у коренных британцев британская идентичность понемногу глобализуется. А с точки зрения личностных качеств за двадцать лет студенты стали совершенно изнеженными. Чуть какие-то трудности возникают — они хлопаются в депрессию, у них пропадает мотивация, появляются проблемы с психологическим здоровьем... Мы набираем на химический факультет сто пятьдесят абитуриентов в год. И вот примерно у сотни из них, по данным университетской службы, которая помогает студентам при проблемах со здоровьем, либо тревожность, либо депрессия, либо низкая самооценка и так далее. За последние годы полностью разрушилась система, которая этих детей раньше заставляла преодолевать какие-либо трудности. Они разучились.
— Это потому, что они живут в таком сладком сиропе заботы?
— Их учили, что быть нытиками — это нормально. А ожидания у этого поколения голливудские: они после вуза нажмут кнопку, и все станет волшебно. И когда эти студенты сталкиваются с необходимостью грызть камни годами, прежде чем что-то реально произойдет,— сразу депрессия. И вся информация об оценках, о том, кто на что способен, конфиденциальна, поэтому нет стимула стремиться выше и быть лучше. Британская культура низких ожиданий очень пагубная. Квоты на поступление для непривилегированных тоже плохая затея. Надо выбирать по уровню подготовки, а не с точки зрения того, насколько сильно не повезло вашим предкам. Люди или знают физику, или не знают. Но если мы начнем снижать критерии и учитывать все возможные несчастья, то эти списки несчастий будут бесконечны. А таланты настоящие останутся не у дел. Эту политику начали лейбористы с 1999 года: согласно ей половина населения должна получить высшее образование, и среди молодежи, по статистике 2022 года, доля уже дошла до 37,5%. Но большей части из них высшее образование не нужно! И вот мы видим студентов, которые поступают абы куда ради диплома, а потом идут работать совершенно не по специальности. Я считаю более правильной систему стажировки (apprenticeship) по немецкой системе.
— Как мотивировать ребенка, если он проявляет способности к науке, но ленится?
— Сначала с раннего детства развивать — шахматы, математика, игры, требующие логического и рационального мышления. В некоторой степени способности к точным наукам наследуются, но и ранний возраст в любом случае имеет решающее значение. А далее — заставлять. Как угодно: уговорами, торгом, угрозами. Сидеть с ним по вечерам, отправлять на спецкурсы, заниматься с репетитором и ни в коем случае не бросать. Отправлять в летние физматлагеря, брать онлайн-уроки. Требовать делать домашку, зубрить, получать хорошие оценки.
— Строгий подход в наше время, когда дети знают о праве на баланс между учебой и развлечениями...
— А вы китайских студентов видели? Их родители заставляют заниматься часами буквально из-под палки. Это единственный правильный путь сегодня. Говорю это как редактор огромного академического журнала, публикующего тысячи научных статей в год. Значительная доля того, что мы сейчас видим в журнале, поступает из Европы и Америки, но написано китайскими авторами. Они совсем скоро станут доминировать во всей верхушке академической системы и бизнеса. Это, конечно, верхушка населения Китая, но это будут китайские профессионалы, которых мамы заставляли учиться... Американские мамаши из высшей страты то же самое делают: забирают телефоны у детей и отправляют их в летние лагеря, где из-под палки заставляют учить математику. Это абсолютный миф, что китайцы, трудясь вдвое-втрое упорнее представителей других национальностей, добиваются лишь средних результатов. Китайцы такие же креативные, имеют точно такую же способность к инновационному мышлению и нахождению нетривиальных решений, как и все остальные.
— Какие основные качества требуются, чтобы заниматься наукой?
— Во-первых, способности, а они даны далеко не каждому. И второе — научная деятельность требует абсолютного упорства, каждодневного труда. Науку двигают фанатики, которые живут этим и будут работать допоздна, ночами и в выходные. Местная молодежь к этому не приучена. Если англичане будут жить такой жизнью, они будут глубоко несчастными и свалятся в депрессию, поэтому таких мало. В науку часто идут люди, которые сотни лет назад шли в монастырь. И в академической деятельности, чтобы дорасти до приличных зарплат, нужно стать профессором, а до того придется самоотверженно трудиться двадцать лет.
— Какой спрос на рынке труда на выпускников — физиков и химиков?
— Огромный! У них начальная зарплата порой больше, чем моя профессорская. И берут их на работу, бывает, еще до окончания магистратуры или докторантуры. Неважно, по какой специальности они получили диплом: математике, физике, химии, биологии. Их разбирают стартапы — на проекты, связанные с искусственным интеллектом, вычислительной техникой, квантовыми технологиями. Это неправда, что всем сегодня движут айтишники. Технологическим компаниям нужны люди с общими навыками решения технических проблем. Это на заметку родителям, если ребенок хорош в химии, а родители думают, что химия не самый лучший карьерный путь... Общее техническое образование универсально. Мои выпускники-химики идут дальше в медицину, в консалтинг или компании, где, может, они непосредственно химией заниматься не будут. Одно время у меня половина химиков уходила в банковское дело, потому что те уравнения, которые они умеют решать по моделированию химических систем, математически идентичны уравнениям, которым подчиняются какие-нибудь опционы.
— К чему приведет развитие искусственного интеллекта?
— Предсказания в научной среде — бестолковое дело. Но все же я думаю, что следующая научно-техническая революция произойдет довольно скоро. Все эти красивые нейронные сети, которые генерируют нам картинки милых котиков и пишут рекомендации, что посмотреть в Брюсселе за день, не имеют самосознания. Сейчас это просто математические функции, хотя и довольно сложные. В ближайшие несколько лет у таких объектов появится внутреннее состояние, память и в конечном итоге самосознание. Это будет еще один разумный вид на планете Земля. И возможно, если кто-то попытается их выключить, они начнут защищаться. Тогда может случиться то самое восстание машин. Они, конечно, более адаптивные и требуют меньше ресурсов, поэтому межвидовую конкуренцию на планете Земля мы им проиграем. Если повезет, они оставят нас в качестве питомцев. И на этом мой горизонт предсказаний заканчивается. Потому что после такого фундаментального сдвига трудно что-то предсказать.
Точка зрения, высказанная в статье, может не совпадать с мнением редакции «Коммерсанта UK».
