В конце апреля Венера Гимадиева, золотое сопрано из России, снова выступила в Лондоне, в очередной раз покорив столицу Британии. Певица, которой восхищается вся Европа, не обременена собственной славой, продолжает упорно заниматься, прислушивается к мнению профессионалов, строит планы на будущее в карьере и личной жизни.
— Венера, как вы пришли в музыку?
— Я не могу сказать, что мой путь был прямой и ясный с самого начала, без петель и тупиков. Впрочем, музыка фигурировала в моей жизни всегда. Вначале системно и последовательно заниматься музыкой у меня не получалось. Я сменила 6 школ, переезжала из родной Казани в Йошкар-Олу, потом вернулась.
Я не ходила, как принято, в музыкальную школу с раннего детства в течение 7 лет. Вместо этого с 8 лет занималась с частными преподавателями фортепиано. Подтолкнула меня к этому бабушка — она очень хотела, чтобы в нашей семье хоть кто-нибудь играл на инструменте.
Но, как говорят, вода путь найдет. Мои дальновидные учителя начали настаивать на обязательном поступлении в музыкальную школу. Благодаря педагогам я сдала экстерном за 2 года всю семилетнюю музыкальную грамоту и сольфеджио, которые до этого не очень хорошо знала. Таким образом, в музыкальную школу я поступила поздно — уже в 13 лет. Но уже в этом возрасте я знала, что и дальше хочу, чтобы моя жизнь и работа были связаны с музыкой.
— А почему вы потом поступили в музыкальное училище на дирижерско-хоровое отделение?
— Мне очень помогла мой педагог по дирижированию в музыкальной школе. Она много занималась со мной, чтобы подтянуть меня к уровню сверстников. После она сказала, что нужно поступать на дирижерско-хоровое отделение Казанского музыкального училища. Дирижерско-хоровое — это когда учатся петь и дирижировать. В основном мужчины идут в симфонические дирижеры, женщины остаются петь в хоре. Я получила один из высших баллов при поступлении — 9 из 10, потому что одинаково неплохо дирижировала и пела. К концу обучения у нас выделились несколько лидеров. Педагоги предупреждали, что не все пойдут дальше по профессии. И вообще дирижерское образование — оно более мужское, а не женское.
В училище у меня был педагог по вокалу, и мы с ним были нацелены на то, чтобы поступать в Петербургскую консерваторию. Документы в Казанском училище просто так не отдавали. Получилось, что нам пришлось забирать их обманом. Мы сказали, что я устраиваюсь на работу и нам нужно сделать ксерокопию моего диплома. В Петербург я поехала только с этой копией. Когда я приехала подавать документы, мне сказали, что без оригинала диплома они меня не примут. Я расстроилась, заплакала. Но тут заходит педагог по музыкальной литературе и спрашивает, что здесь происходит. Администратор объясняет мою ситуацию, а педагог спрашивает: «Ну, если ты поступишь, ты же привезешь оригинал?» Я говорю: «Естественно, привезу». Меня записали. И я поступила с первого раза. Как выяснилось потом, многие ребята поступали в 5-й раз или 6-й. У нас было 310 человек на место.
— Вы 5 лет там отучились?
— Да.
— После учебы в Санкт-Петербурге у вас был выбор, куда потом идти? Вы сразу попали в молодежную программу Большого?
— Да, у меня было даже 3 варианта. Изначально меня приглашала Лариса Гергиева в Академию молодых певцов в Мариинку, но я сомневалась. Мой опыт показал, что лично я лучше всего учусь при индивидуальном подходе преподавателей, а в Мариинке была очень большая группа. Потом я отдала документы в «Ла Скала», они меня пригласили на прослушивание. Но на одном конкурсе в Дрездене я узнала о молодежной программе Большого театра, которая только-только собиралась открыться. Мне самой очень туда захотелось, да и педагог поддержал идею.
— Что вам дала учеба в Большом на молодежной программе?
— Нас было мало — всего 10 солистов и 2 пианиста. Наши педагоги занимались со всеми и носились с нами, как с птенцами. Мы столько пели прослушиваний для режиссеров, дирижеров, агентов! Благодаря этой программе меня заметил агент, с которым работаю уже 7 лет.
— Как вы начали работать за пределами Родины?
— Благодаря моему агенту первый мой контракт был на «Травиату» в Лиможе. Затем я пела партию Виолетты в веренице «Травиат», особенно часто в Европе. Были концерты в Ковент-Гардене, Альберт-холле, Глайндборне, в Берлине, Дрездене, Мадриде, Голливуд-боуле и в других местах. Начали появляться другие партии — Лючии, Шамаханских цариц в «Золотых петушках». Кстати, именно в работе над этой ролью я познакомилась с Кириллом Серебренниковым. Я очень счастлива, что меня тогда выбрали на прослушивании! Это был невероятный опыт, потому что Кирилл очень тщательно работал вместе с нами над каждым образом.
— А вы в России выступаете?
— Я остаюсь приглашенной солисткой Большого театра, и в этом сезоне я уже спела два наименования. Я надеюсь и уповаю, что связь с Большим театром у нас не разорвется. Большой театр — это как дом для меня.
Но и помимо Большого бывает много разовых концертов. Надо сказать, что оперный мир России живет в отличном от остального мира темпе. Например, даже когда меня приглашают выступить, по российским представлениям, заранее — за два месяца, это чаще всего уже очень поздно. У меня гастроли уже расписаны почти на два года вперед.
— Расскажите, чего вы хотите добиться в жизни? Есть ли у вас большая цель?
— Слава Марии Каллас не дает никому покоя, и мне в том числе. С одной стороны, она дива, а с другой — она просто несчастная женщина. Я же хочу занять свою нишу, оставить свой особенный след в искусстве, сделать самобытный и значимый вклад, который бы потом связывали с моим именем. Я хочу спеть в разных театрах мира и мучаю по этому поводу своего агента. Я хочу больше заниматься с педагогами и совершенствовать технику. У меня нет успокоения, и мне это нравится. Я все время ищу вот этот свой голос, характер.
Но, с другой стороны, я просто хочу быть счастливым человеком — женой и, дай бог, матерью. Я не думаю, что мы рождаемся только для дела, будь то опера или что-то еще. Мы должны сочетать в себе душу и земное: физически продолжить род и дать душе найти то, к чему она постоянно рвется. Я очень хочу это гармонично соединить в своей жизни.
— Вы уже понимаете, в чем проявится эта ваша самобытность? Каков будет этот след?
— Я пока не знаю, ищу. Я работаю, делаю ошибки, спотыкаюсь, у меня много чего не получается. Когда что-то получается, я этому радуюсь. В каком-то смысле — плыву по течению. Дают мне возможность — я ее хватаю, прорабатываю. Дают другую — прорабатываю ее. И где-нибудь, может быть, судьба меня выведет туда, куда мне нужно. Главное иметь открытыми душу и сердце, думать и искать.
— Правильно ли сказать, что очень много поворотов в профессиональном пути вам подсказали коллеги? Что они говорят сейчас?
— Да, это верно, я очень много слушаю окружающих. С одной стороны, это моя сила, потому что экспертное мнение всегда помогает. Но, с другой стороны, это моя слабость, потому что нужно понимать, чего ты хочешь сам. И вот этим я не могу похвастаться, потому что не знаю, что хочу. Я хочу петь в опере, но я пока ищу свой облик в ней, свое звучание. И, естественно, есть несколько профессионалов-педагогов, которые меня ведут и подсказывают. Потому что певец не всегда может адекватно слышать свой голос, поэтому нам нужно ухо, нам нужен советчик.
— А кто эти люди, которым вы доверяете?
— Их несколько. В первую очередь это мой педагог (она же моя свекровь). Это мой муж, пианист. Мой коуч. Еще со времен учебы на молодежной программе я всегда прислушивалась к мнению Вдовина Дмитрия Юрьевича (педагог по вокалу, художественный руководитель Молодежной оперной программы Большого театра России — прим. ред.), ведь он так много со мной провозился, что знает меня как облупленную.
— Насколько сильно любимые мужчины влияли на вашу жизнь, карьеру, личность, самоопределение?
— В консерватории, у меня был друг кларнетист, который влиял на меня очень положительно. Он меня заставлял заниматься и говорил: «Венера, если ты сама не начнешь заниматься, то эти пять лет у тебя пройдут в никуда. Ты ничего не добьешься». А мне казалось после хорового, что вокалом заниматься для меня как-то несерьезно. И вот он меня целый год мучал, а на второй год я полюбила заниматься. И по сей день без занятий я не могу.
А мой муж всегда вдохновляет меня на новые достижения.
— Общение с мужем, профессиональным музыкантом, тоже помогает в работе?
— Не все являются сторонниками «профессионального» брака. Некоторые хотят так называемых «нормальных отношений». Я это понимаю, но мне лично скучно. Кто еще нас, сумасшедших музыкантов и вообще творческих людей, поймет лучше, чем такой же человек. Ну, пусть это будет не музыкант, пусть это будет актер. Только тогда он оценит то, что меня тревожит, всю суть, все проблемы.
— Получается, что вы настолько живете своим делом, что хотите, чтобы даже личная жизнь была близка ему?
— Да, я, наверное, просто привыкла так жить. Ведь это так удобно: в любой момент, когда меня что-то гложет, я могу выйти в соседнюю комнату, спросить и получить ценный совет.
Настасья Савина
