После 24 февраля отношение к России в целом и к русской культуре в частности подверглось пересмотру. Организаторы таких крупных культурных мероприятий, как Russian Film Week и Russian Ballet Icons, традиционно проходившие в Лондоне, объявили об их отмене. Тем временем уютное старинное здание Pushkin House в Блумсбери продолжает принимать гостей, которых интересуют российская политика, язык и культура. Главный редактор «Коммерсанта UK» Ксения Дьякова-Тиноку встретилась с директором Пушкинского дома Еленой Судаковой и расспросила ее о том, как старейший в Британии культурный центр чувствует себя в новых, сложных обстоятельствах.
— Наверное, все в Лондоне слышали о Pushkin House и бывали у вас, но не все знают, что у него такая долгая история. Почему русский культурный центр в Англии так назвали и как ему удалось так долго продержаться?
— Назвали так, конечно, потому что «Пушкин — наше все»! Это даже зафиксировано в виде цитаты в нашем меморандуме. Центр устоял, мне кажется, именно потому, что у дома не было одного владельца: все эти годы — более семидесяти лет — существует попечительский совет, в который в разные периоды входили разные люди. Каждые три — шесть лет его состав обновляется. Попечители всегда блюли независимость организации: за нами не стоит ни частный капитал, ни господдержка. Это типичная форма управления для всех британских благотворительных организаций, и залог успеха Pushkin House — в сохранении ранее заложенных ценностей: независимости и свободы слова. Наша задача — это сохранить и развивать организацию, создавая актуальные проекты, которые резонируют с обществом.
— Расскажите, с чего все начиналось.
— Пушкинский дом основала в 1954 году русскоговорящий теолог Мария Кульман. Она была дочерью известного московского хирурга Михаила Зернова, который приехал в Англию еще в первую волну иммиграции, и женой швейцарского юриста Генриха Кульмана. Кульман работал в Лиге наций и возглавлял комиссию по оказанию помощи беженцам, его должность называлась Deputy High Commissioner for Refugees. В первом здании Pushkin House изначально размещались иностранные студенты, вынужденные покинуть свои страны. Ипотечный взнос за этот дом поделили между собой Мария Кульман и две венгерские беженки еврейского происхождения. Супруги Кульман были очень хорошо встроены в английский истеблишмент, и их инициатива сразу нашла отклик в их местном кругу знакомых, который был весьма разномастен. Схема была такой: Мария сдавала комнаты для проживания студентам, а по вечерам в доме устраивали программу, которая из-за интереса Кульман к России концентрировалась на классической русской музыке и литературе. Сегодня для нас важно, что изначально Пушкинский дом был местом, где жили студенты-иностранцы, и был связан с Лигой наций. Нам важно работать не только с Россией. Российский культурный центр затрагивает проблемные зоны, и выявлять их нужно через журналистов, писателей, художников, исследователей из Восточной Европы, из стран Балтии, Кавказа и т. д.
— Вы говорите об иммигрантах с постсоветского пространства?
— Выходцы с этой территории совершенно не приемлют термин «постсоветское пространство», потому что по естественным, понятным причинам они хотят избавиться от тени советского прошлого. Условно можно назвать это пространство русофонским, говорить о русском мире, но, к сожалению, с 24 февраля эта фраза выводит нас совсем не туда, куда нужно.
— Получается, что Пушкинский дом возник благодаря интересу к русской культуре и к определенным, наверное, сливкам этой культуры?
— С одной стороны, да, с другой стороны, он возник, чтобы соединить русскую культуру с международной, чтобы дать молодым людям возможность объяснить, что русская культура собой представляет, без идеологии и политики. Всегда соблюдался принцип свободы слова, хотя за столом могли находиться люди из совершенно разных стран, с разными взглядами на мир, разным прошлым и судьбами. К примеру, советский аппаратчик Алексей Сурков, который в то время отвечал за международный литературный обмен, мог оказаться здесь рядом с бароном фон Мейендорфом, генералом Русской императорской армии и депутатом Государственной думы. Это просто разные эпохи. И мне кажется, что в этом и есть самое главное достоинство Пушкинского дома, где встречаются и могут свободно общаться люди с абсолютно разным бэкграундом.
— А после 24 февраля возможен в Пушкинском доме диалог между теми, кто, возможно, по каким-то причинам поддерживает спецоперацию, и теми, кто против войны? Или эта дискуссия снимается как неправомерная?
— У нас проходят мероприятия о том, что мы можем сделать для России, какой у нас есть ресурс, чтобы та информация, которую мы здесь генерируем, то знание, которое мы здесь формируем, тоже туда попали — несмотря на пропаганду. И мы хотим надеяться, что то, о чем вы говорите, происходит, но ведь это очень длительный процесс, потому что последствия случившегося будут очень долгими. Каждый должен делать то, что он может. И наша задача — всячески выступать против войны любыми доступными средствами и в то же время объяснять здесь на месте, почему не надо отменять русскую культуру и что русские и режим — это совершенно разные вещи.
— Вы переживаете, что интерес к русской культуре сейчас может упасть?
— Я вообще не переживаю по поводу кенселинга русской культуры, потому что я уверена, что она устоит. Кажется, что сами русские ее кенселят своим бесконечным плачем... Сейчас идет просто переоценка всех ценностей, собственного сознания, его имперскости, и очень печально, что поводом для этого послужила война. Стоит вопрос о том, что нам всем требуется деколонизация — настолько наше сознание выросло на мифах, которые культивировались в СССР и так или иначе в нас проникали. Хотя мы живем здесь и формируемся уже в других условиях, для нас все равно очень важно пройти через этот процесс самодеколонизации. Личная деколонизация — это уникальная история для каждого. Кто-то, к примеру, пойдет и займется изучением не только российской культуры, но и армянской, азербайджанской, украинской, о которых на самом деле массовых знаний крайне мало. Мы одна из самых старых (возможно, даже самая старая) организаций, занимающихся русской культурой. Как институции, нам важно иметь возможность задавать какие-то неправильные, сложные вопросы об истории страны и получать на нее сложные и некомфортные ответы.
— Насколько я знаю, в Украине недавно запретили изучать в школах роман Льва Толстого «Война и мир»...
— Но сейчас война. То, что происходит в Украине, мы даже не можем себе представить,— там гибнут люди. Поэтому реакция украинцев такая — да и разве она может быть другой в таких обстоятельствах?
— А что происходит с русской культурой в Англии?
— Это как раз уже можно обсуждать. Наша основная задача — продолжать заниматься нашей миссией, выстраивать диалог, рассказывать о том, что есть очень разные России: есть режимная и есть совершенно другая.
— Если говорить о вашей аудитории, как она изменилась?
— Сейчас у нас основная направленность на молодежь, студентов, тех, кто интересуется Россией, на детей из русскоязычных семей, которые уже здесь поступили в университеты. И это совершенно разные дисциплины — политика, философия, экономика и т. д. Мы много работаем с молодыми людьми, делаем для них бесплатные ивенты, чтобы попытаться даже не столько их объединить, сколько дать им доступ к тем нарративам, которые создаются у нас здесь. Потом, конечно, безусловно, наши частые посетители — академики, архитекторы, журналисты, люди, интересующиеся политикой, дипломаты, музыканты. Наши программы достаточно многопрофильные, Пушкинский дом — это культурный центр, где представлены все аспекты: литература, музыка, искусство, у нас есть своя книжная премия, которой в этом году исполняется уже десять лет. Еще одна важная тема — литературный перевод современной прозы и поэзии. После 24 февраля мы переводили для нашей аудитории много антивоенных текстов на русском языке, формируя из них еженедельную рассылку. Важно не дать людям попадать в тиски пропаганды, которая присутствует в СМИ.
— У вас не возникает ощущение, что вы потеряли часть аудитории или, наоборот, приобрели новых поклонников за последние три месяца?
— У нас точно есть ощущение, что за последний год мы приобрели множество новых подписчиков в «Инстаграме». Ощущения, что мы потеряли аудиторию, у нас нет. Никакой русофобии мы на себе не испытывали, и непонятно, почему мы должны были с ней столкнуться. С самого начала было обозначено, что Пушкинский дом — это независимая организация, которая не отвечает за действия российских политиков. Хотя какие-то звонки были, звонили возмущенные люди, но все они были очень расстроены происходящим, и это тоже надо понимать. Это вопрос не коллективной вины, а того, что конкретно сделал каждый из нас. И я думаю, что все мы были в шоке и потрясены.
— Вы согласны, что в Англии плохо понимают разницу между русскими, россиянами и русскоговорящими?
— В этом и заключается наша задача — объяснять, что на территории России живет более сотни национальностей, которые разговаривают на более чем ста языках. И нам надо работать со всем этим разнообразием и многообразием. Сейчас, насколько я понимаю, идет колоссальная миграция по всей Европе, при этом Англия делает все, чтобы сюда никто не въехал. Но я вижу это в России, и я, естественно знаю, что происходит в Украине. Сколько россиян покинуло страну — все они будут оседать на разных территориях, от Армении до США. Остро стоят вопросы национальной идентичности, которая паспортом не определяется. Это сложный набор составляющих. Само слово «русский» сейчас звучит токсично, но его тоже надо разложить на кучу других форм и переосмыслить.
— А как выдумаете, эта волна, когда все русское воспринимается по умолчанию как что-то агрессивное, токсичное, враждебное, постепенно спадет? Прослеживается ли какая-то динамика?
— У меня этого ощущения нет. Да, есть по умолчанию ассоциация твоей национальной принадлежности с режимом, а дальше все зависит от твоих действий, позиции. Теперь каждый раз, когда мы представляемся, мы должны открыто говорить, каково наше отношение к войне. Это везде и повсюду, и это испытывают все наши соотечественники за рубежом.
— Украинцы, в том числе и беженцы, посещают ваши мероприятия?
— Я раньше жила в Киеве и много работала с украинскими художниками, и у нас есть кураторы в команде, у которых много друзей из Украины, у многих есть родственники там. Поэтому сначала на какое-то время мы просто отдали Пушкинский дом украинцам как платформу, было много украинских проектов. В то время мы много занимались сбором средств в поддержку Украины. Кроме того, мы запустили проект в «Инстаграме». У нас уже было несколько панельных дискуссий с российскими и западными экспертами о том, что сейчас происходит. Украинских специалистов на них не было, но мы надеемся, что наступит такой момент, когда украинцы будут с нами работать.
— Какие интересные события произойдут в Пушкинском доме в ближайшие месяцы?
— Осенью у нас начнутся дискуссии, касающиеся военного конфликта, проблем беженцев, вынужденной миграции. Только что вышел шорт-лист нашей книжной премии, победителя объявят в конце сентября. В список вошло больше книг, чем обычно,— всего десять. Потому что именно судьи посчитали, что в этом году нужно отразить всю сложность происходящего, всю нюансированность того, что связано с Россией. Дмитрий Глуховский и Екатерина Шульман в этом году будут членами жюри Book Prize. Уже скоро у нас будет серия ивентов, где мы хотим посмотреть на историю Российской империи под новым углом, рассмотреть какие-то культурные влияния. С их помощью посетители будут фактически препарировать историю, пытаясь разобраться в первую очередь в своем восприятии всего происходящего.
— Какой главный вывод на сегодня вы сделали для себя?
— Надо забыть этот термин — «великая русская культура». Потому что он очень разделяющий, не объединяющий. Он вызывает озноб, в том числе и у носителей этой культуры. Мне кажется, надо давать платформу всем голосам, больше заниматься исследованиями, показывать больше альтернатив. Работы у нас еще непочатый край.
