Стивен Кеог (Steven Keogh) проработал офицером полиции тридцать лет, и более половины из них он расследовал убийства и теракты как детектив Скотленд-Ярда. Уволившись с работы, он написал книги «How Killers Are Really Caught» and «Jack the Ripper».
«Коммерсантъ UK» побеседовал с Кеогом о криминальных сенсациях последних лет, причинах, которые побуждают людей убивать, и о том, кому действительно стоит идти в полицию.
— Cтивен, расскажите, как началась ваша полицейская карьера и почему вы решили выбрать именно эту профессию?
— Я не мечтал стать полицейским в детстве, это желание пришла намного позже. После школы я работал бухгалтером — меня это не особо увлекало. Мой офис находился рядом с лондонским криминальным судом Олд-Бейли, где проводятся слушания по многим серьезным преступлениям. Я наблюдал за тем, как обвиняемые заходили и выходили оттуда в сопровождении многочисленных полицейских и шумной толпы. Это показалось мне куда более интересным и захватывающим, чем моя работа. Поэтому в двадцать лет я вступил в ряды полицейских. Перед тем как стать детективом, мне предстояло пройти достаточно долгий путь. Первые шесть лет я патрулировал улицы, затем три года расследовал преступления, связанные с терроризмом, а потом получил повышение до сержанта уголовной полиции. После этого три года я расследовал крупные преступления в моем районе (включая грабежи и изнасилования), а потом перешел в отдел убийств, где и остался. В общей сложности я посвятил полиции тридцать лет жизни. Двое моих старших детей (всего у меня их четверо) сейчас тоже работают полицейскими. Я не поощрял их встать на эту стезю, хотя всегда относился позитивно к своей работе, получал от нее удовольствие и никогда не жаловался.
— Как в ваше время можно было устроиться на работу в Скотленд-Ярд?
— В то время, чтобы стать детективом, нужно было сначала проработать два года обычным полицейским. Затем наступал второй этап — расследование серьезных преступлений, связанных с грабежами или наркотиками, а затем работа детективом в местном участке полиции. После этого можно было искать работу уже в центральном полицейском управлении, что я и сделал. Если сравнить с сегодняшним днем, процесс найма в полицию изменился, и сейчас у новоиспеченных сотрудников есть возможность стать детективом даже без необходимости патрулировать улицы. Сам я не поддерживаю такие изменения, так как думаю, что сотрудники полиции сначала должны научиться взаимодействовать с людьми и выполнять аресты, а уж потом работать следователями.
— Кому подойдет работа в британской полиции?
— Быть офицером полиции — это означает постоянно общаться с самыми разными людьми. Очень важно, чтобы у вас не было проблем с коммуникацией. Худшие полицейские, по моему опыту, с трудом разговаривали со своими коллегами. Полицейский имеет дело с личностями, склонными к насильственным действиям, с людьми в травме и в стрессе, и иногда нужно ставить людей на место, отчитывать их, поэтому жизненно необходимо уметь быстро адаптироваться и эффективно коммуницировать в различных стрессовых ситуациях.
— Вы участвовали в расследовании серийных убийств, жертвами которых стало более сотни человек. Насколько крепкой психикой нужно обладать, чтобы работать в полиции, тем более в убойном отделе (Homicide Investigation Department)?
— Вы же не сразу идете раскрывать убийства! Сперва вам приходится работать над автомобильными авариями и нападениями, вы становитесь невольными свидетелями смерти людей (в Великобритании, когда человек внезапно умирает, всегда вызывают полицию — чтобы убедиться, что смерть ненасильственная.— Прим. ред.). Это воспитывает самообладание. Я постепенно привык видеть мертвые тела, привык к виду крови. Самое сложное для меня в работе было даже не это, а необходимость взаимодействовать с семейными травмами, общаться с горюющими людьми, потерявшими близкого родственника.
— Как вы относитесь к тому, что британская полиция не носит оружие?
— Я полностью это поддерживаю. Если вы посмотрите на количество убитых офицеров полиции в США и сравните эти данные со статистикой в Британии, то увидите существенную разницу. Гибнет очень много полицейских, как в Америке, так и по всему миру, и огнестрельное оружие их не защитило. Я сам бы не хотел носить оружие. Важно, чтобы у полиции был к нему доступ в тех случаях, когда это действительно необходимо, но в обычных ситуациях оно не нужно.
— Известно, что многие из осужденных, освободившись, снова попадают в тюрьму. Как часто вы сталкивались с рецидивистами?
— На протяжении моей работы в полиции я имел дело с сотнями, если не тысячами преступников. Подавляющее большинство из них неоднократно нарушало закон. Это вообще редкость — встретить человека, совершившего серьезное преступление, который бы не был осужден в прошлом. Правда, не все отбывали сроки в тюрьмах, так как ответственность за правонарушения можно нести по-разному в рамках нашей системы уголовных наказаний. Чаще всего у преступников уже есть опыт грабежей, краж или насильственных действий; многие были осуждены по приговорам, связанных с хранением или распространением наркотиков. Наркотики идут рука об руку с преступлениями — и в нашей стране, и в целом в мире.
— Каким было самое ужасное преступление, с которым вы имели дело?
— В первую очередь вспоминается атака на Лондон 7/7 (7 июля 2005 года), когда террористы взорвали три бомбы в метро и еще одну бомбу в автобусе. А самые ужасающие преступления, над раскрытием которых я работал,— это убийства детей. За гранью моего понимания то, что совершили Иэн Брэйди и Майра Хиндли, Питер Тобин.
— После нашумевшего дела Сары Эверард и ареста Уэйна Казинса доверие общественности к полиции было значительно подорвано. Что вы думаете об этом скандале?
— Цель работы полицейского — защита людей и общества. Полицейские должны быть теми, к кому люди обращаются за помощью, когда напуганы и им нужна поддержка. Меня очень расстраивает, когда происходят такие инциденты, как с Казинсом, либо когда другие офицеры полиции совершают преступления, особенно против женщин. Я понимаю, что это вина не всей полиции, а отдельного человека. Теперь нам понадобится некоторое время, чтобы снова завоевать доверие людей.
— Что-то можно было сделать, чтобы избежать злоупотребления властью в полиции? Или это вообще невозможно предусмотреть?
— Есть несколько вещей, которые можно было бы сделать. Во-первых, на начальной стадии рекрутинга нужно проводить кандидатов в полицейские через глубинное исследование биографии и профессионального бэкграунда (vetting). Как только претендент пройдет все проверки и окажется в рядах полиции, его коллеги и супервайзеры должны быть бдительными и обращать внимание на любые подозрительные действия. Если будут выявлены тревожные факторы, сотрудники должны немедленно сообщить выше, что коллега странно себя ведет. И если такие сообщения поступают (действия сотрудника полиции либо явно криминальны, либо вызывают вопросы), их нужно правильно рассматривать. Я думаю, что названные мной три фактора (веттинг, система жалоб и рассмотрение заявлений) недостаточно стабильно применяются, и над этим надо работать.
— Для какой аудитории вы пишете книги?
— В моих книгах рассказывается о процедурах, которые необходимы при расследовании убийств. Я бы не сказал, что пишу для какой-то конкретной аудитории. К примеру, некоторых фанатов true crime мои книги могут не впечатлить, так как чаще всего такие люди предпочитают читать об инсайдах по какому-то конкретному убийству. Я больше говорю о том, как именно мы расследуем преступления, каков процесс в целом и как доискаться правды. Книга «How Scotland Yard Really Catches Killers» показывает читателю криминальную сцену от начала (момент обнаружения преступления) и до конца (слушание дела в суде), поэтапно объясняя шаги расследования. Там рассказывается, как проводится расследование, и говорится о конкретных аспектах, таких как видеонаблюдение или судебная экспертиза. Это может быть особенно интересно журналистам и телевизионщикам, работающим в релевантной тематике.
— Что, по-вашему, самое важное для полицейского в поиске преступников?
— Для меня два самых важных фактора -— коммуникация (как я уже упоминал) и внимание к деталям. Коммуникация важна потому, что большое количество информации в процессе расследования мы получаем от людей, например от свидетелей. Внимание к деталям при расследовании преступлений чрезвычайно важно, необходимо убедиться, что все процедуры проводятся правильно и протоколы соблюдаются. Без этого юристы могут воспользоваться ошибками следствия, и тогда есть риск, что убийца попросту избежит правосудия.
— А что насчет интуиции — того самого gut feeling?
— Интуиция — это хорошо, но я бы посоветовал относиться к ее намекам с осторожностью, потому что она может подвести. Если у вас gut feeling, лучше сперва понять, почему у вас возникло это ощущение, и не подчиняться ему бездумно. Например, если вы чувствуете, что какой-то человек — убийца, и об этом говорит лишь ваша интуиция, пора заняться поиском доказательств.
— Профессионалы, изучающие язык тела, говорят, что можно обнаружить обман, ориентируясь на внешние признаки в поведении человека. Язык тела преступника можно истолковать неправильно?
— Вы можете легко ошибиться. Эксперты в области языка тела утверждают, что знают, когда человек говорит неправду, но то, что они обычно определяют,— это признаки стрессовой реакции. Стресс может возникать из-за множества разных факторов, например из-за того, что тебя допрашивает офицер полиции, или того, что на тебя направлена ТВ-камера, а есть люди, которые сильно волнуются просто потому, что им задают вопросы на непростую тему. Признаки стресса неправильно интерпретировать как знак того, что человек лжет.
— Как же тогда мы можем доверять тестам на полиграфе? Кстати, они еще используются в Британии?
— Мы не используем их в криминальных расследованиях, причем по веским причинам. На полиграф нельзя полагаться на сто процентов, от него больше вреда, чем пользы.
— А криминальных психологов-профайлеров часто приглашают помочь в расследовании?
— Мы редко прибегаем к помощи криминальных психологов — сам я помню всего три таких случая. Профайлеры в основном нужны в определенных обстоятельствах, например когда убийство носит сексуальный характер либо когда есть явная связь между преступлениями, то есть речь идет о возможном серийном убийце. Психологов или психиатров обычно привлекают тогда, когда обвиняемый в убийстве утверждает, что он страдал психическим расстройством на момент совершения преступления.
— Согласно статистике убийств в Англии и Уэльсе за 2011–2021 годы, женщины больше рискуют подвергнуться насилию со стороны партнера или родственника, чем со стороны незнакомца на улице...
— Это на более чем 50% вероятно, что убийца женщины — ее бывший или нынешний партнер. Статистика тревожная, и обществу нужно принимать меры, чтобы защитить женщин от насилия. Постепенно ситуация меняется. К примеру, не так давно принудительный контроль (вид психологческого насилия) стали тоже рассматривать как преступление. До этого было сложно подать заявление на партнера, который не прибегает к физическому насилию. Когда мы рассматриваем факт насилия или убийства в отношениях, это часто происходит на фоне истории абьюза со стороны партнера, будь то финансовый, сексуальный или психологический абьюз.
— При этом, судя по тем же данным, количество нераскрытых преступлений в Британии значительно увеличилось с 2011 года (17 — против 58 в 2021 году!). С чем это связано?
— В 2012 году правительство начало снижать расходы на полицию, уменьшая бюджет и сокращая штат. Меньше полицейских — больше преступников. Когда я начал работать с убийствами, в 2009 году, в Лондоне было 29 групп по расследованию убийств, а сейчас их 20, то есть на 33% меньше. Каждая команда вынуждена обрабатывать больше убийств, и у них меньше времени на расследование. Убийства обычно раскрываются благодаря ресурсам, времени и тщательному расследованию. Меньше времени на расследование означает меньше шансов на успешное завершение дела. Это печальная рефлексия на тему того, что произошло в нашей полицейской системе. Статистика нераскрытых изнасилований, грабежей, краж со взломом и убийств в Британии, к сожалению, не радует.
— В вашей электронной мини-книге «Understanding Why People Kill» все мотивы убийства делятся на три категории: эмоциональное отторжение (push of emotion), эмоциональное притяжение (pull of emotion) и выгода (gain). Бывают ли убийства, которые не вписываются в эти категории?
— Исключение — преступления, совершенные людьми с серьезными психическими заболеваниями. Когда человек психически болен, у него может быть психотический эпизод, когда он (или она) слышит голоса либо видит галлюцинации. Такие люди могут не осознавать, что они делают, соответственно, в подобных случаях трудно приписать их действиям четкий мотив.
— А к какой категории вы бы причислили Люси Летби — британскую медсестру, убивавшую младенцев?
— Я бы квалифицировал мотив Люси Летби как эмоциональное притяжение. Причиняя вред младенцам, она получила эмоциональную разгрузку. Попробовав это впервые, она испытала удовлетворение, и, возможно, ей хотелось чувствовать эту эмоцию снова и снова. Такая модель характерна для серийных убийц, которые, стремясь к наслаждению, стараются повторить первый опыт. Человек в целом склонен фиксироваться на действиях, которые вызывают у него сильные приятные ощущения. Например, если первая поездка на американских горках зацепит эмоционально, мы обязательно захотим ее повторить, а затем, возможно, у нас возникнет желание попробовать еще более адреналиновый аттракцион. Люси Летби, вероятно, начала с чего-то простого, например причинила ребенку боль и вызвала у него слезы, ей это понравилось, и в конечном итоге она начала убивать младенцев.
— В итоге Люси поместили в тюрьму, а не в психиатрическую больницу. Значит ли это, что она была психически здорова, когда совершала преступления?
— Это не означает, что у Люси Летби не было ментальных проблем, но она была вменяема, то есть понимала, что поступает неправильно. Приговор, по которому Летби должна отбывать срок в тюрьме, подразумевает лишь то, что в момент совершения преступления она осознавала свои действия. Это не исключает наличия у нее психологических проблем или расстройств личности. И в тюрьме людей могут тестировать психиатры и лечить их психические заболевания.
— Можно ли считать Летби психопаткой?
— Я думаю, у нее могут быть какие-то базовые проблемы с психическим здоровьем. Я не доктор, не могу сказать, психопатка она или нет.
— Кстати, продолжая тему психопатов: в нашем прошлогоднем интервью с психиатром NHS он приводил в пример одно интересное исследование, по данным которого среди CEO крупных компаний больше психопатов, чем среди заключенных. Как часто вам встречались среди убийц люди с психопатическими чертами?
— Честно признаться, я не в курсе. Тестирование подозреваемых на психопатические черты не является обычной практикой при расследовании убийств. Такие тесты просто не проводятся. Подобная оценка обычно нужна, когда лицо, обвиняемое в убийстве, заявляет о помрачении ума, утверждает, что преступление было совершено в силу психического заболевания. Так или иначе, психопатия не освобождает от уголовной ответственности. Нельзя сказать: «Я убил, но, раз я психопат, я невиновен».
— На днях в СМИ появилась новость, что полиция признала ложными признания серийного убийцы Леви Беллфилда, уверявшего, что именно он убил Элизабет Чо (Elizabeth Chau) — студентку, пропавшую в Лондоне в 1999 году. Как часто преступники признаются в том, чего не совершали, и по каким причинам они это делают?
— В целом подобное происходит нечасто. Обычно таким людям не хватает внимания общественности, и они пытаются его привлечь, чтобы о них заговорили. Если кто-то признается в преступлении, само по себе это ничего не значит, для подтверждения признания нужны доказательства. Вы не можете построить обвинение на признании. Всегда существуют неизвестные для публики детали преступления, которые может знать только преступники и детективы, расследующие дело. И когда человек признается в убийстве, все, что вам нужно сделать,— это проверить, известны ли ему такие подробности. Если человек не может о них рассказать, скорее всего, он не совершал преступление.
— Согласны ли вы с мнением, что все убийцы пережили насилие в детстве и что общество в какой-то мере несет ответственность за каждое преступление?
— Я категорически с этим не согласен. Многие люди, пережившие в детстве насилие или сексуальный абьюз, не совершили никаких правонарушений во взрослом возрасте. Главный среди тех, кто несет ответственность за преступление,— человек, который его совершил. Преступник не может перекладывать свою вину на общество, преступление всегда вопрос личного выбора. Он знал: то, что он делает, неправильно, и тем не менее это его не остановило. Безусловно, у общества есть серьезные проблемы, но нельзя из-за этого переложить на него ответственность преступников.
