Долгая жизнь 87-летнего князя Никиты Лобанова-Ростовского похожа на сюжет приключенческого (а кто-то, вероятно, скажет: и шпионского) романа. У потомка Ивана Грозного (по-английски Рюриковичей забавно называют rurikids), чьи предки до революции столетиями правили в Ростове, много ипостасей. Выпускник Оксфорда, геолог, обнаруживший алмазные копи в Калахари, успешный банкир, который заключал многомиллионные сделки в закрытых клубах, и (что уж точно войдет в историю) выдающийся коллекционер, даритель русской театральной живописи, Никита Дмитриевич повидал много стран, а в последние годы счастливо живет с женой, английской аристократкой Джун, в лондонском районе Чизике. Главный редактор «Коммерсанта UK» Ксения Дьякова-Тиноку расспросила князя о драматической ситуации в британской политике, климатическом кризисе, коллекционировании и личном пути к счастью. Дочитайте до конца — не пожалеете!
— Никита Дмитриевич, в юном возрасте вы испытали тяготы жизни в чужой стране как беженец и эмигрант. Что помогло вам не опустить руки и продолжать работать над собой всю жизнь, даже в зрелом возрасте?
— Мотивация стремиться все выше и выше во мне появилась в раннем детстве. Я родился в Болгарии, куда мое семейство перебралось в 1921 году. Помню, когда мне было 6 лет, я интересовался абсолютно всем и стремился впитать как можно больше знаний. В этом мне помогали родители, которые с 5-летнего возраста привили мне любовь к опере и балету. Мне очень повезло, что в школе я оказался среди единомышленников. Поэт Любомир Левчев, палеонтолог Платон Чумаченко и минералог Святослав Петрусенко, оперный певец Данчо Пеев — мы учились вместе и никогда не пропускали уроки, даже оставались после занятий с преподавателями, чтобы продолжить разговор на интересную тему, и все окончили школу с отличием.
Когда я вышел из тюрьмы в Софии — там я провел год после попытки моей семьи пересечь греческую границу,— врач предупредил меня, что если я серьезно не займусь спортом, то останусь рахитиком. Это меня настолько испугало, что я взял себя в руки и стал чемпионом Болгарии по плаванию среди юношей.
В Оксфорде, куда я переехал в 1954 году, после года жизни в Париже, я продолжил серьезно заниматься. Общение с русскоязычными преподавателями-профессорами: сэром Исайей Берлиным, византологом князем Дмитрием Оболенским, филологом Умбегауном и другими выдающимися людьми — помогло мне сосредоточиться на учебе и свести развлечения к минимуму, хотя это было непросто. В 1958 году в Нью-Йорке, где я учился в Колумбийском университете, я подружился с профессором-геологом Чарльзом Берри и тоже сосредоточился на науке. Благодаря здоровью, энергии и, конечно, силе воли я и на работе вкалывал больше, чем коллеги. Без мотивации, спорта и трудолюбия я не достиг бы того, о чем мечтал: не смог бы утвердиться в капиталистическом мире, собрать уникальную коллекцию театральной живописи и быть счастливым в браке. Последние 20 лет я живу с супругой Джун в полной духовой и физической гармонии. Я чувствую себя привилегированным счастливчиком.
— В одном из своих интервью вы сказали, что считаете Лондон одним из лучших городов на земле. Почему?
— Некоторые люди живут во Франции, потому что они любят французскую литературу XVIII века, уважают культуру страны, им приятно жить в имперском городе с чудесной архитектурой. Другим людям по похожим причинам нравится жить в Санкт-Петербурге. Для меня Лондон сочетает и содержит те возможности, которые меня интересуют в жизни, хотя я жил во многих странах мира. Это первоклассная опера, чудный балет и десятки театров. Их здесь больше, чем в Нью-Йорке. Кроме того, здесь проживает масса интересных людей. Сюда со всего мира приезжают люди, которые любят независимый образ жизни, которых считают эксцентриками,— в Англии они приемлемы, ведь и среди англичан много нестандартных личностей. И, самое главное, в Англии еще существует такая форма демократии, где вы можете подать в суд на правительство, на что правительство же вам выделит деньги и адвоката, если вы неимущий. Я чувствую себя здесь юридически более защищенным, чем где бы то ни было в мире. Я родился в Болгарии. Я болгарский гражданин, но Болгария — самая коррумпированная страна в Евросоюзе, там абсолютное беззаконие... Поэтому я там не живу: я бывший зек, и для меня психологически очень важно чувствовать себя в безопасности.
— В этом году королева Елизавета II отметила платиновый юбилей своего правления. Каким вам видится будущее британской королевской семьи после многочисленных скандалов последних лет?
— Сразу оговорюсь, что это только мое мнение, потому что люди редко могут что-то предвидеть, но основано оно на историческом прецеденте. Каждая монархия обходится правительству в огромную сумму денег. Например, 65 лет тому назад содержание греческой монархии с взошедшим на престол Константином стоило где-то 500 тыс. долларов в год. Несмотря на то что греческий правитель был олимпийским чемпионом по парусному спорту, левые постоянно бастовали, подтверждая, что эти полмиллиона могли бы быть потрачены на что-то более существенное. Константину пришлось удалиться от престола. В Англии мы живем в такую несчастную эпоху принципиальности: левые постоянно напоминают о больших расходах, которые идут на королевский дом, потому что тут субсидии получает не только монарх, но и ближайшие члены ее семьи — в отличие от датских, шведских или норвежских королевских домов. Поэтому мне кажется, что, как только принц Чарльз взойдет на трон, должны произойти очень резкие перемены — ведь слишком долго ничего не менялось. Я надеюсь, что субсидии будут получать только работающие члены семьи, скорее всего, их будет четверо. Мы ведь читаем газеты каждый день и видим, какое количество мероприятий проводится с их участием; это постоянный труд, связанный с нервным напряжением, им приходится все время быть актерами. В остальном королевская семья справится. Они все состоятельные. Что это значит? В общем — когда расходы ниже доходов. А некоторым придется изменить свой образ жизни.
— Состоится ли примирение королевской семьи с покинувшими ее герцогами Сассекскими, проще говоря — с Гарри и Меган?
— Это будет сделать трудновато, потому что Гарри все-таки повел себя очень непочтительно. Я понимаю, что ему безумно сложно с детства, ведь, во-первых, он незаконнорожденный и на вид копия своего отца (в течение многих лет ходили слухи, что отцом Гарри является рыжеволосый кавалерист Джеймс Хьюитт, который был инструктором по верховой езде принцессы Дианы. — Прим. ред.). Во-вторых, он попал на очень опытную женщину в интимном смысле, к тому же Меган — хорошая актриса и очень умная. То, что она явно смогла его психологически поддержать, в конце концов и уничтожит Гарри: со временем он впадет в полную зависимость от нее. Он уже испортил из-за жены отношения с семьей, сделав под ее влиянием множество неуместных заявлений.
— Вы могли бы провести параллель между ней и Уоллис Симпсон?
— Уоллис Симпсон тоже была очень искушенной в сексуальном плане.
— Давайте затронем и другие темы. Вы продолжаете дарить российским музеям потрясающие экспонаты. Вам не жалко с ними расставаться?
— Нет. Я как раз сейчас упаковываю 25 чемоданов с дарами для ростовского музея. У нас нет места дома, где их держать, лежат во дворе за сараем, где ожидают отправки в российское посольство, а оттуда автобусом поедут в ростовский музей.
— Вас не смущает недавние антироссийские санкции, разговоры об отмене русской культуры?
— Мне это безразлично. В Ростове наша семья правила веками. Все со временем меняется, а ростовский музей и сам город никуда не денутся. Я начал дарить произведения искусства в 1970 году при Леониде Брежневе и никогда не переставал этого делать ни при коммунистах, ни при так называемых демократах, ни при нынешнем режиме. Политика никак не влияет на то, что я делаю.
— В недавнем интервью нашему изданию Елена Судакова, директор Пушкинского дома, сказала, что «пришло время забыть термин «великая русская культура». Если это так, что, по вашему мнению, придет на смену этой концепции?
— Мне кажется, что я понимаю, почему Елена Судакова призывает забыть эту концепцию. Она возглавляет общественную организацию, которую посещают британцы и россияне. В условиях господствующей в Великобритании политкорректности отрицаются и преуменьшаются огромные достижения многовековой традиционной российской культуры, они же активно отвергаются студентами и левыми интеллигентами. Вдобавок большая часть населения страны в принципе негативно относится к России. Поэтому словосочетание «великая русская» может раздражать многих из аудитории Пушкинского дома. Я, конечно, с этим не согласен и не смог бы отрицать величие русской культуры. Но это возможно только потому, что я ни у кого не на зарплате, я состоятельный и ни от кого не зависящий человек. Мнение нынешнего большинства мне абсолютно безразлично.
— На что вы ориентировались, когда начали собирать свою коллекцию русского искусства ХХ века? Вы понимали ценность работ, которые были тогда еще малоизвестны, или это было больше предвосхищение?
— Это было предвосхищение, но коллекционированием я занимался всегда. В 5–6 лет я начал собирать почтовые марки, потом коллекционировал монеты. Когда мне исполнилось 10 или 12 лет, я напал на минералы. Поэтому зачатки коллекционирования были во мне еще с детства. Я был геологом и невеждой в искусстве, поэтому, когда я попал на выставку русских театральных художников в Лондоне в 1954 году, она стала для меня шоком. Тогда я и решил заняться коллекционированием картин.
— Шоком в хорошем смысле? Как влюбленность?
— У меня был визуальный шок. Лубочность русской театральной живописи и ее динамика… Я визуал, я люблю смотреть. К примеру, на вас. Наш сад полон цветов, и каждый день, сидя здесь, куря сигару или попивая чай, я получаю визуальное удовольствие.
— Кто из известных людей, встретившихся вам за вашу жизнь, поразил вас больше всего, больше всего запомнился?
— Их было очень много, назову пару-тройку имен. Что касается делового общения, тут сразу вспоминаю лорда Питера Каррингтона, бывшего министра иностранных дел при Маргарет Тэтчер, а затем главу аукционного дома Christie’s. Тогда я был советником правления Christie’s по русским делам, мы часто встречались. Он обычно уделял на встречу 10 минут: 5 минут на изложение темы, 3 минуты на ответ и 2 минуты на реплику. Затем он всегда принимал решение — да или нет. На меня такой «компактный» подход произвел самое сильное впечатление, ведь я провел предыдущие 20 лет на деловых встречах в Америке и Европе, которые обычно длились гораздо дольше, с большой потерей времени.
Не могу не упомянуть Альфреда Барра, основателя и многолетнего директора Музея современного искусства в Нью-Йорке. Поскольку начиная с 1950-х годов я был собирателем русской театральной живописи, которой никто не интересовался ни интеллектуально, ни коммерчески, мне была очень важна поддержка всемирно известного искусствоведа. Барр уже в 1923 году побывал в СССР в мастерских всех выдающихся на тот момент художников. Он вернулся в Нью-Йорк, привезя с собой их произведения, и был первым искусствоведом, который включил достижения русского модернизма в свою книгу о современной живописи. Мы жили с ним в одном доме в Манхэттене и дружили много лет. Супруга Альфреда, Марго, была учительницей на курсах живописи, на которые ходила моя супруга Нина. Он навещал нас с женой, и я его знакомил с нашими приобретениями. Барр первым подтвердил значимость русской беспредметной живописи в европейской культуре XX века.
Огромную роль для развития моей коллекции сыграло знакомство с профессором Ильей Самойловичем Зильберштейном, многолетним редактором издания «Литературное наследство». Мы встретились, когда Зильберштейн был в командировке в Париже в 1967 году. Он приходил к нам в квартиру на авеню д’Иена, где хранилось наше собрание работ художников объединения «Мир искусства». Одобрение Зильберштейна — как высшего советского ученого, страстного коллекционера и знатока этого периода — подтвердило, что наше собрание значимо для России. Его поддержка послужила дальнейшим толчком для нашего собирательства и — в конечном счете — для открытия Музея частных коллекций в Москве. А профессор Джон Боулт поддерживал нас, давал пояснения и помог систематизировать наше собрание.
Встречи со знаменитыми художниками сами по себе были невероятно интересны и познавательны. Я был знаком с Юрием Анненковым, Марком Шагалом, искусствоведом Сергеем Эрнстом, Сальвадором Дали, семейством Бенуа, Мстиславом Добужинским, Романом Тыртовым (Эрте) и многими другими. Сейчас наша коллекция театральной живописи, состоящая из более 950 работ, является собственностью Дома Шаляпина, филиала Театрального музея Санкт-Петербурга, и хранится там.
— От мира прекрасного вернемся к насущным проблемам. Сейчас многие небедные британцы, у которых есть место, где разместить людей, приглашают к себе беженцев с Украины. И между хозяевами и гостями, естественно, случаются конфликты. Возможно, вы могли бы дать им какой-то совет, ведь вы тоже когда-то были эмигрантом?
— Мне трудно ответить на этот вопрос. Я могу поделиться только общим мнением, основанным на совместной жизни с британкой. К сожалению, любовь и сексуальная привлекательность после определенного времени отходят на второй план по отношению к бытовым аспектам жизни. Например: как вы складываете свои вещи; какой порядок у вас в комнате; как вы разговариваете; как вы пахнете? Поведение, воспитание, ритуалы Англии резко отличаются от обычаев в других странах, особенно в высшем обществе. Я очень ясно понимаю, почему эти столкновения случаются, какого бы сословия и культуры ни были приезжие. Кроме того, беженцы настрадались, они ожидают постоянной поддержки, они требовательны, и зачастую их требования непонятны приютившим их людям. Так что конфликт неизбежен.
— Что-то можно с этим сделать?
— Мало что с этим можно сделать. Проще было дать беженцам деньги и селить их в общежитиях, чтобы они сами разбирались. Гораздо легче идет адаптация на инстинктах, когда между мужчиной и женщиной возникает влечение. Вот это сближает, несмотря на столь разные образы жизни.
— А почему многие русские бизнесмены, переезжая в Британию, не могут интегрироваться и остаются не у дел?
— Это уже совершенно другая история. Они не у дел, потому что не вписываются. У нас есть ряд знакомых — это главы выдающихся российских компаний, но они совершенно другого психологического склада. Их манера поведения по ряду причин неприемлема в Англии. Они очень приятные люди, но воспитаны на русский лад. Если русский бизнесмен сидит в окружении бизнесменов из других стран, он резко отличается от других по своему поведению и манере одеваться. Еще русские много говорят о себе и своих достижениях. А англичанину, даже если он премьер-министр и присутствует на дружеском обеде, это не пристало, он не будет хвастаться.
— Позвольте, но ведь и американцы такие?
— Поэтому англичане и презирают американцев. Первое, что американец спрашивает при знакомстве: «How much are you making?» («Сколько ты зарабатываешь?»). Это очень неприличный вопрос в Англии. Таких деталей великое множество и в общении, и в быту, очень трудно все их изучить и учитывать.
— По поводу последних новостей: этим летом разгорелся скандал с отставкой Бориса Джонсона, который, в принципе, начался уже давно из-за патигейта. Сейчас его вынудили уйти, идет борьба между новыми кандидатами на кресло главы правительства. Почему наступил такой кризис партийной этики? Почему политики допускают такие вещи, которые раньше даже представить себе было невозможно? Или дело не в политиках, а в том, что это просто стали обнародовать? Что вы думаете о пока еще премьере Британии?
— Джонсон, несомненно, очень одаренный человек. Он фотогеничный, забавный, нравится людям. Он стал самым популярным политиком Англии, когда еще был мэром. К нему голодранцам, то есть левым, трудно придраться, потому что генетически он и русский, и еврей, и турок; при этом нельзя сказать, что он из привилегированных, он не представитель английской аристократии. К сожалению, Борис был настолько зациклен на себе и на своем желании утвердиться в роли премьер-министра страны, что окружил себя второстепенными людьми и — как популист — этническими меньшинствами и женщинами, которые совершенно неадекватны на своих ролях. А если в общем, он аморален: если нужно соврать, чтобы чего-то достичь, Джонсон врет.
Возможно, упадку Джонсона способствовало подозрение в том, что Российская Федерация помогла ему стать премьер-министром. Та встреча без свидетелей с Лебедевым беспрецедентна для премьер-министра любой страны. Как и тот факт, что он сделал сына бывшего чекиста лордом, несмотря на предупреждения британской разведки этого не делать. Даже если остановиться только на последнем, то это совершенно не соответствует морали, которая должна быть у британского правителя. Люди знают, что Лебедев был резидентом КГБ в Лондоне. Пресса не требует от Палаты общин преследовать Джонсона за это. А патигейт — ничто на фоне глобальных и местных проблем, но очень удобный предлог, чтобы привлечь прессу...
— Чего ждать дальше, кто в итоге возглавит страну уже в сентябре?
— Я боюсь, как это обычно бывает, выберут не самого лучшего, а самого подходящего с точки зрения парламентариев. Трагедия в том, что нынешние выборы не являются всенародными, а предназначены только для узкого круга депутатов-тори, которые все стремятся получить место в кабинете у будущего премьер-министра. На данный момент кандидат-индус самый уместный. Зато министр иностранных дел Трасс, наверное, выиграет, ибо она обещает снизить налоги за счет дополнительных займов. Это приведет страну в еще худшее состояние, а избирателям это безразлично. Им важно, что налоги снизят сегодня. А что завтра будет высокая инфляция и что лейбористы придут к власти, они не соображают. Кстати, вы заметили, как мало было представлено в целом белых кандидатов в этот раз? Белых было два из семи. Это показывает, на какой стадии своего исторического развития находится Англия.
Как вы знаете, меньше половины англичан голосуют на выборах, потому что в Англии правительство всегда миноритарное, оно не представляет население, в отличие от Швейцарии, где вы обязаны голосовать на выборах, иначе — штраф. Здесь большей части буржуазии и аристократии неинтересна политика — она считается неприличным делом.
— А жители Британии не боятся, что все решат без них? Или, наоборот, что важные решения не будут приняты?
— Мы и так идем к неизбежной гибели нашей планеты. Почему мы все не занимаемся активно климатом? Даже если бы англичане уделяли этому внимание, у Китая и всей Африки приоритеты иные. Для политиков важна возможность преуспеть и выжить сегодня, а не через 10 лет, когда их не будет. Вчера Джун мне сказала, что если бы у нас были дети, то мы бы должны были перебраться в Новую Зеландию: по крайней мере, с точки зрения климата там можно будет выжить, и даже ядерный конфликт этой страны коснется минимально. А человечество на самом деле очень близко к катастрофе. Это ключевой вопрос сейчас, но государства не могут договориться, потому что они слишком разные относительно стадий своего развития.
Политики, в общем, очень редко беспокоятся о своих странах, кроме, может быть, китайцев. Они все-таки помогли стране достичь значительного благосостояния. Я помню, что лет 40–50 лет тому назад, когда я был в Китае, там было 200 млн голодающих, китайцы ходили по дорогам и варили траву в консервных банках. Я наблюдал этот феноменальный успех своими глазами. Китайцам трудно справляться с экологическими проблемами, потому что у них недостаточно нефти, но зато есть огромное количество дешевого угля для ТЭЦ, как и у Турции. Сейчас китайцам и туркам повезет: они начали покупать русскую нефть со скидкой. Я надеюсь, что договоренности с саудитами у западных стран приведут к умеренному снижению стоимости нефти, скажем, до 60 долларов за баррель. Если Китай сможет покупать у России нефть за 40 долларов (со скидкой), то он сможет наконец забыть о неэкологичном лигните, а у нас появится какая-то надежда.
