Кинолента вышла в свет еще в апреле этого года, но до лондонской публики дошла лишь на прошлой неделе, благодаря организации Arbuzz Lectures и при поддержке эксперта в области иммиграционных услуг и покупки недвижимости, компании Astons.
Перед зрителями предстала только первая часть трилогии, в которой речь идет о жизни евреев, начиная со времен Киевской Руси и до революции 1917 года. О дальнейших событиях становления социализма и далее, после 1948 года, о появлении признанного, но не официального антисемитизма рассказывают два следующих фильма, которые, по словам Леонида, выйдут в скором времени. Автор добавил, что после этой трилогии последуют еще две: о русских грузинах и немцах, которые также оставили немалый след в истории становления российской культуры и цивилизации.
«Речь идет не про евреев в России (это гораздо шире) и тем более не про евреев в целом, а только о тех, кто ассимилировался, кто переходил в “русскость”: русскую культуру, цивилизацию, жизнь и язык», — сказал Леонид, представляя фильм зрителям.
Насколько это так, гости показа могли судить по увиденному. Перед ними пронеслась история жизни евреев от возведения Золотых ворот в Киеве до указа Екатерины II о черте оседлости, от Исаака Левитана до Лазаря Вайсбейна, более известного как Леонид Утесов, от еврейского погрома в Кишиневе до убийства Столыпина, до освободительной, как тогда думали, революции.
После показа зрители могли задать вопросы Леониду Парфенову, который охотно отвечал на них и даже немного огорчился, когда выделенное на беседу время подошло к концу.
К своему большому удовольствию, «Коммерсантъ UK» смог лично пообщаться с Леонидом о русской странице в жизни евреев, истоках возникновения идеи проекта, самоцензуре и творчестве Левитана.
— Существует мнение (некоторые приписывают его известному поэту Игорю Губерману) о том, что русская страница в еврейской истории закончилась в XX веке. Вы с ним согласны?
— Да, конечно. В том виде, в котором нам досталась эта страница, то, что мы понимаем под этим, все закончилось с открытием границ и упразднением пятой графы. Как только национальность перестала быть государственным делом, эта тема перестала существовать. Ты можешь уехать, можешь остаться, пребывать в безверии или снова пойти в синагогу — это не несет в себе никакой судьбоносности и является исключительно личным выбором каждого. Евреи — это те, кто себя так гордо называет, вопрос собственной идентификации. В том виде, в котором нам досталась эта страница, она перестала существовать в 90-е годы.
— Вы использовали в качестве источника нашумевшую книгу Александра Солженицына «200 лет вместе»?
— В работе над фильмом я использовал много всего, в том числе и цитату из этой книги. «Но вот — они (евреи — прим. ред.) отложились. И без них — еще и сам старея — большевицкий фанатизм не только потерял в горячности, но даже и перестал быть фанатизмом, он по-русски оленивел, обрежневел». Эта цитата использована в качестве эпиграфа к третьему фильму, который полностью посвящен тому, как советская власть стала отталкивать евреев. Да и сами они раньше других разуверились в социалистическом проекте и начали от него отходить, ослабляя его, таким образом, с одной стороны, и с другой — создавая противника советской власти. А она — власть — не подозревала, что слабеет именно без фанатичности, которая была в старых большевиках-евреях. Государство ничего не могло поделать с тем, сколько энергичных и инициативных людей ушло в подполье, тамиздат, самиздат, с тем, как рьяно и бесстрашно они ушли в диссидентство.
— Интересно, что в первом фильме вы приводите цитату о трусливости евреев, которая переросла в бесстрашие…
— Это цитата Витте (министр финансов Российской империи начала 1900-х годов — прим. ред.): «Из патологически трусливых обитателей местечек мы сами за 30 лет создали нацию страшных бомбистов, революционеров, террористов».
Да, так получилось. То поколение ассимилировавшихся евреев породило людей с не свойственным прежнему еврейскому укладу типом жизни. С чего вдруг Литвинов (Максим Литвинов министр иностранных дел СССР — прим. ред.) возил оружие, доставлял «Искру», устроил побег из Лукьяновской тюрьмы в Киеве, а потом еще 9 лет МИД возглавлял? Кто же ожидал такого от сына еврейского торговца из Белостока?
Много вещей произошло на путях этой ассимиляции. Еврейского филармонического музыканта тоже не существовало до Столярского.
— Вы не раз говорили, что фильм в первую очередь — о русской культуре, но речь в нем идет все же об известных евреях. Думаете, их корни повлияли на их талант?
— Да, в конце концов, мне не важно происхождение Левитана. Важно не то, что он Исаак Ильич, а то, что он художник такой, что так в нем живет русская природа. Может, ему способствовала какая-то меланхолия, но вопрос не в том, что помогало, а в том, что русский зритель воспринимает его картины как свое, родное, чувствует эту неизбывную печаль родных полей. Смотришь и понимаешь, что это — то щемящее чувство, которого нет больше нигде. Вроде бы поля, но есть какая-то грусть у этого пейзажа…
—- Как говорят, печаль еврейского народа?
— Может, примешано и это, но не важно. Мы же не можем понять, как на темперамент Пушкина влияло его мулатство.
— Не секрет, что проект создан при поддержке фонда Genesis Philanthropy Group и лично Михаила Фридмана. Вы с г-ном Фридманом оговаривали изначально концепцию фильма?
— Нет, это всецело мой проект, за который я несу содержательную ответственность. Ничего идеологического в нем не заложено. У г-на Фридмана было право первого зрителя, но никакой правки он не внес.
С очень многими знакомыми грузинами, немцами и евреями я обсуждал тему их обрусения. Спрашивал о том, что в них осталось того или другого, до какой степени они себя чувствуют теми или иными, когда произошли изменения. Пытался понять, отчего те же Беллинсгаузен или Крузенштерн такие родные. С евреями просто перешло быстрее от разговоров к делу.
— Фильм «Русские евреи» начинается с кадров на еврейском кладбище в городе Сатанов (Украина, Хмельницкая область — прим. ред.). Там же вы когда-то снимали эпизод про возникновение еврейского вопроса во времена Екатерины II для фильма «Российская империя», посвященного трехсотлетию Петербурга и династии Романовых. Вы думали тогда, что еще вернетесь к этой теме?
— Мы перебрали несколько еврейских местечек, которые сохранились до сегодня, но лучше Сатановского кладбища не нашли. С тех пор, как мы снимали для «Российской империи», там еще восстановили синагогу.
Первые разговоры про этот феномен у меня были еще с Зиновием Ефимовичем Гердтом, всю жизненную страсть которого составляли русские стихи. Тогда в работе над проектом «Портрет на фоне» я хотел на его примере и с его объяснениями раскрыть эту тему. Он был одержим русской речью и поэзией, имел гигантскую коллекцию всевозможных русских словарей и изумительно читал стихи — возможно, лучшее, что я слышал.
Тогда этого не случилось, к сожалению. Да и сам Зиновий Ефимович меня отговаривал, говорил, что мне достанется. У него была такая фраза: «Ленечка, не пытайтесь собирать незабудки на отравленном поле».
— Что вы скажете об уровне антисемитизма в современной России? На ваш взгляд, может ли когда-нибудь кануть в небытие даже воспоминание о нем?
— За все то время, что нам известно, национальное благополучие в многонациональной России не было таким хорошим, а уровень антисемитизма таким низким.
Антисемитизм — часть общей проблемы, которая заключается в том, что люди живут предрассудками. Он отличается более ярко в силу того, что не забыты еще религиозные предубеждения, но люди по своей натуре живут стереотипами. Многие до сих пор считают, что итальянцы играют на мандолинах и поют «O sole mio», а для русских самое главное — это водка.
Болезненно воспринимается, что существует антисемитизм. По нему вообще принято судить о толерантности, но предубеждения существуют против всего. Есть куча англофобов, которые считают англичан надменными снобами. Какое предубеждение к немцам, французам, и оно передается из поколения в поколение.
Вы говорите — «совсем не будет антисемитизма»? Мне кажется, в обозримом будущем это нам не грозит. Предубеждения не исчезнут никогда, потому что люди не могут жить знаниями, они в основном живут предрассудками, а это всегда таит опасность того, что многое они упрощают, округляют и легко могут вообразить кого-то врагом, просто потому что так принято.
— Как вы думаете, будет ли поддаваться цензуре фильм перед показом на телевидении? Было ли такое с другими фильмами? И есть ли у вас самоцензура?
— Все мои фильмы пускались в том виде, в котором создавались. Думаю, и с этим будет так же.
Самоцензуры никакой нет. Меня не тревожат мысли о том, не достанется ли мне от соплеменников, если я скажу, что Исаак Ильич (Левитан) мне роднее, чем Иван Иванович (Шишкин). Я не удержу в себе, если что-то придумал, что-то хочу сказать, кто бы ни отговаривал со словами «не так поймут, криво посмотрят». Я слишком давно в этом ремесле.
Марианна Моденова
